«Пена дней» и другие истории - Борис Виан

class="p">Часть третья

I

55 январеля

«Я здесь уже четыре года с хвостиком», – сказал себе Жакмор.

Борода его удлинилась.

II

59 январеля

Закапал мелкий вредоносный дождик, и дети раскашлялись. Сад липко растекался во все стороны. Еле проглядывало море, такое же серое, как и небо, а над бухтой дождь, покоряясь ветру, полосовал воздух вкривь и вкось.

С дождем ничего не поделаешь. Приходится сидеть дома. Ноэль, Жоэль и Ситроэн играли у себя в комнате. Они играли в слюни. Ситроэн ползал на четвереньках вдоль края ковра, останавливаясь около каждого красного участка. Он опускал голову и пускал слюну. Ноэль и Жоэль тянулись следом, стараясь попадать в те же самые места. Кропотливое занятие.

А дождь все равно не прекращался. На кухне Клементина готовила молочное пюре. Она располнела. Она больше не пользовалась косметикой. Она занималась своими детьми. Покончив с пюре, она поднялась сменить сиделку. Подходя к детской, услышала, как Беложопка журит детей.

– Какие вы мерзкие. Маленькие грязнули.

– Дождь идет, – заметил Ситроэн, который только что выдал удачную провисающую слюнищу.

– Дождь идет, – повторил Жоэль.

– Дождь, – отозвался немногословный Ноэль.

У него как раз потекло, тут уж не до разговоров.

– А кто за вами будет убирать?

– Ты, – сказал Ситроэн.

Клементина вошла в комнату. Она застала конец сцены.

– Конечно же вы, – заявила она. – Вы здесь для этого. А мои бедные лапушки имеют полное право развлекаться, как им вздумается. Или вы находите, что на улице хорошая погода?

– А погода-то здесь при чем? – удивилась Беложопка.

– Хватит, – отрезала Клементина. – Можете идти гладить. Я займусь ими сама.

Служанка вышла.

– Пускайте и дальше свои слюни, – сказала Клементина. – Если моим котяткам так хочется!

– Больше не хочется, – сказал Ситроэн.

Он встал.

– Пошли, – позвал он братьев. – Теперь будем играть в поезд.

– Поцелуйте меня в щечку, – попросила Клементина.

– Нет, – отказался Ситроэн.

– Нет, – отказался Жоэль.

Ноэль промолчал. Более лаконичного отрицания и не придумаешь.

– Вы больше не любите свою мамулечку? – спросила Клементина, опускаясь на колени.

– Да любим же, любим, – ответил Ситроэн. – Но мы играем в поезд. Ты должна быть в поезде.

– Ладно, сажусь, – согласилась Клементина. – Хоп! По вагонам!

– Гуди теперь, – приказал Ситроэн. – Ты будешь гудком. А я – машинистом.

– И я тоже, – сказал Жоэль и застучал – чух-чух – колесами.

– А я… – начал Ноэль и замолчал.

– Ах! Мои дорогие малыши, – расчувствовалась Клементина и бросилась их целовать.

– Гуди, – сказал Ситроэн. – Мы уже подъезжаем.

Жоэль затормозил.

– Ну что ж, – просипела охрипшая от долгого гудения Клементина, – этот ваш поезд работает как зверь. А теперь идите кушать пюре.

– Нет, – сказал Ситроэн.

– Нет, – сказал Жоэль.

– Ну, ради меня, – взмолилась Клементина.

– Нет, – сказал Ситроэн.

– Нет, – сказал Жоэль.

– Тогда я заплáчу, – предупредила Клементина.

– Ты не умеешь, – презрительно изрек Ноэль, спровоцированный на эту необычную многословность наглым материнским заявлением.

– Что? Я не умею плакать? – воскликнула Клементина.

Она разрыдалась, но Ситроэн быстро привел ее в чувство.

– Нет, – сказал он. – Ты не умеешь. Ты делаешь «у-у-у». А мы – «а-а-а».

– Ну, тогда а-а-а! – заныла Клементина.

– Не так, – сказал Жоэль. – Слушай.

Прочувствовав ситуацию, Ноэль выжал слезу. Жоэль, не желая уступать брату, заплакал в свою очередь. Ситроэн никогда не плакал. Он только грустил. Может быть, даже скорбел.

Клементина испугалась:

– Вы что, плачете по-настоящему? Ситроэн! Ноэль! Жоэль! Перестаньте меня разыгрывать! Деточки мои! Да что с вами такое? Что случилось?

– Противная! – жалобно проскулил Жоэль.

– Злая! – злобно взвизгнул Ситроэн.

– Йя! – завопил изо всех сил Ноэль.

– Деточки мои дорогие! Да нет же! Ничего страшного, я ведь пошутила! Вы меня с ума сведете!

– Я не хочу пюре, – выкрикнул Ситроэн и опять заревел.

– Не очу! – вторил Ноэль.

Выходя из себя, Жоэль и Ноэль забывали говорить правильно и начинали по-детски лепетать.

Сбитая с толку Клементина бросилась их ласкать и целовать.

– Мои ангелочки, – затараторила она. – Ну и ладно, с этим пюре. Съедим его потом. Не сейчас.

Все прекратилось как по волшебству.

– Пошли играть в корабль, – предложил Жоэлю Ситроэн.

– Ой! Да, в корабль, – обрадовался Жоэль.

– В корабль, – подытожил Ноэль.

Они отодвинулись от Клементины.

– Оставь нас, – сказал Ситроэн. – Мы будем играть.

– Я вас оставлю, – промолвила Клементина. – А если я останусь с вами и немного повяжу?

– В другой комнате, – разрешил Ситроэн.

– В другой, – повторил Жоэль. – У, корабль!

Клементина вздохнула и скрепя сердце вышла. Как ей хотелось, чтобы они оставались ее малышами, ее очаровашками. Совсем как в первый день, когда она кормила их грудью. Клементина опустила голову и погрузилась в воспоминания.

III

73 феврюня

Жакмор влачил тоску и грусть

К деревне, где все наизусть,

Он думал, что года не вспять,

На совесть грызлую плевать.

Пустым он был, чего уж тут,

А результатов нет ничут,

Погода – серая мокрища,

Как яйца битые, грязища

Заляпала ботинки, ну и пусть…

Заорала какая-то птица.

– Чу! Чу! – шикнул Жакмор. – Ты меня сбила. А как хорошо все складывалось. Отныне я буду говорить о себе в третьем лице. Это меня вдохновляет.

Он все шел и шел. По обе стороны дороги изгородь по-зимнему укуталась гагачиным пухом (гагачи – птенцы гаг, как аристократичи – дети аристократов), и все это маленькое гагачье, набившееся в кусты боярышника, чтобы поклевать себе пузо, казалось скоплением сугробиков из искусственного снега. Холодные зеленые канавы, залитые водой с лягушками, томились в ожидании юльтябрьской засухи.

«Я совсем доконался, – продолжал Жакмор. – Это место меня доконало. Когда я здесь только появился, я был молодым, динамичным психиатром, а теперь я по-прежнему молодой, но совершенно не динамичный психиатр. Отличие, конечно, разительное. А все из-за этой поганой деревни. Этой чертовой гнусной деревни. Моя первая ярмарка стариков. Сейчас мне, похоже, наплевать на ярмарку стариков. Скрепя сердце я отвешиваю затрещины подмастерьям и уже отыгрался на Сляве, чтобы не чувствовать своей вины. Ладно! Теперь все. Я активно примусь за работу». Все это говорил себе он, Жакмор. И чего только в голову не придет, просто невероятно, всего и не передумаешь.

Дорога стонала под ногами Жакмора. Шипела. Чавкала. Урчала. Хлипчала. В небе каркали очень живописные вороны, но их было не слышно, так как психиатр находился с подветренной стороны.

«А как может быть, – внезапно подумал Жакмор, – что здесь совсем не рыбачат? Море же рядом, а в нем полно крабов, ракопедов и прочей чешуйчатой снеди. Почему же? Почему же? Почему же? Почему же? Причала нет, вот почему!»

Он так обрадовался найденному ответу, что сам себе любезно